Неточные совпадения
Но мой Онегин вечер целой
Татьяной занят был одной,
Не этой
девочкой несмелой,
Влюбленной,
бедной и простой,
Но равнодушною княгиней,
Но неприступною богиней
Роскошной, царственной Невы.
О люди! все похожи вы
На прародительницу Эву:
Что вам дано, то не влечет;
Вас непрестанно змий зовет
К себе, к таинственному древу;
Запретный плод вам подавай,
А без того вам рай не рай.
Голос у нее
бедный, двухтоновой, Климу казалось, что он качается только между нот фа и соль. И вместе с матерью своей Клим находил, что
девочка знает много лишнего для своих лет.
Когда умолкала боль и слышались только трудные вздохи Наташи, перед ним тихо развертывалась вся история этого теперь угасающего бытия. Он видел там ее когда-то молоденькой
девочкой, с стыдливым, простодушным взглядом, живущей под слабым присмотром
бедной, больной матери.
Однако сделалось по-моему: на том же дворе, но в другом флигеле, жил очень
бедный столяр, человек уже пожилой и пивший; но у жены его, очень еще не старой и очень здоровой бабы, только что помер грудной ребеночек и, главное, единственный, родившийся после восьми лет бесплодного брака, тоже
девочка и, по странному счастью, тоже Ариночка.
— И отличное дело: устрою в монастырь… Ха-ха…
Бедная моя
девочка, ты не совсем здорова сегодня… Только не осуждай мать, не бери этого греха на душу: жизнь долга, Надя; и так и этак передумаешь еще десять раз.
Эту
бедную пятилетнюю
девочку эти образованные родители подвергали всевозможным истязаниям.
Раз пикник всем городом был, поехали на семи тройках; в темноте, зимой, в санях, стал я жать одну соседскую девичью ручку и принудил к поцелуям эту
девочку, дочку чиновника,
бедную, милую, кроткую, безответную.
Я стоял с книгой в руках, ошеломленный и потрясенный и этим замирающим криком девушки, и вспышкой гнева и отчаяния самого автора… Зачем же, зачем он написал это?.. Такое ужасное и такое жестокое. Ведь он мог написать иначе… Но нет. Я почувствовал, что он не мог, что было именно так, и он только видит этот ужас, и сам так же потрясен, как и я… И вот, к замирающему крику
бедной одинокой
девочки присоединяется отчаяние, боль и гнев его собственного сердца…
Девочке было уже пятнадцать лет, но она плохо формировалась и рядом с краснощекою и здоровою Устенькой походила на какую-то дальнюю
бедную родственницу, которую недокармливают и держат в черном теле вообще.
Настасья Карповна была женщина самого веселого и кроткого нрава, вдова, бездетная, из
бедных дворянок; голову имела круглую, седую, мягкие белые руки, мягкое лицо с крупными, добрыми чертами и несколько смешным, вздернутым носом; она благоговела перед Марфой Тимофеевной, и та ее очень любила, хотя подтрунивала над ее нежным сердцем: она чувствовала слабость ко всем молодым людям и невольно краснела, как
девочка, от самой невинной шутки.
У Сони была большая кукла, с ярко раскрашенным лицом и роскошными льняными волосами, подарок покойной матери. На эту куклу я возлагал большие надежды и потому, отозвав сестру в боковую аллейку сада, попросил дать мне ее на время. Я так убедительно просил ее об этом, так живо описал ей
бедную больную
девочку, у которой никогда не было своих игрушек, что Соня, которая сначала только прижимала куклу к себе, отдала мне ее и обещала в течение двух-трех дней играть другими игрушками, ничего не упоминая о кукле.
Она выберет несколько деревенских
девочек и будет учить их; она будет посещать
бедных крестьян, помогать лечить.
Молоденькая такая
девочка, из
бедных дворяночек, богиню Фортуну она у нас изображала и этого принца от моих рук спасать должна была.
Старуха матроска, стоявшая на крыльце, как женщина, не могла не присоединиться тоже к этой чувствительной сцене, начала утирать глаза грязным рукавом и приговаривать что-то о том, что уж на что господа, и те какие муки принимают, а что она,
бедный человек, вдовой осталась, и рассказала в сотый раз пьяному Никите о своем горе: как ее мужа убили еще в первую бандировку и как ее домишко на слободке весь разбили (тот, в котором она жила, принадлежал не ей) и т. д. и т.д. — По уходе барина, Никита закурил трубку, попросил хозяйскую
девочку сходить за водкой и весьма скоро перестал плакать, а, напротив, побранился с старухой за какую-то ведерку, которую она ему будто бы раздавила.
— Что за старый! он годом только постарше моего покойника. Ну, царство ему небесное! — сказала, крестясь, Анна Павловна. — Жаль
бедной Федосьи Петровны: осталась с деточками на руках. Шутка ли: пятеро, и все почти
девочки! А когда похороны?
Парасковья сейчас же начала разгонять тараканов, а за ней и
девочка, наконец и курчавый мальчуган, который, впрочем, больше прихлопывал их к стене своей здоровой ручонкой, так что только мокренько оставались после каждого таракана.
Бедные насекомые, сроду не видавшие такой острастки на себя, мгновенно все куда-то попрятались. Не видя более врагов своих, gnadige Frau поуспокоилась и села опять на лавку: ей было совестно такого малодушия своего, тем более, что она обнаружила его перед посторонними.
По праздникам, когда хозяева уходили в собор к поздней
обедне, я приходил к ней утром; она звала меня в спальню к себе, я садился на маленькое, обитое золотистым шелком кресло,
девочка влезала мне на колени, я рассказывал матери о прочитанных книгах.
Она удивила всех здравомыслием своего завещания: кроме Настенькиных тридцати тысяч, все остальное, до трехсот тысяч ассигнациями, назначалось для воспитания
бедных сироток-девочек и для награждения их деньгами по выходе из учебных заведений.
Сашурка добрая
девочка, но она ошибается; так-таки и пойдем всем кагалом, еще перед
обедней, пораньше.
Прасковья Ивановна была очень довольна, бабушке ее стало сейчас лучше, угодник майор привез ей из Москвы много игрушек и разных гостинцев, гостил у Бактеевой в доме безвыездно, рассыпался перед ней мелким бесом и скоро так привязал к себе
девочку, что когда бабушка объявила ей, что он хочет на ней жениться, то она очень обрадовалась и, как совершенное дитя, начала бегать и прыгать по всему дому, объявляя каждому встречному, что «она идет замуж за Михаила Максимовича, что как будет ей весело, что сколько получит она подарков, что она будет с утра до вечера кататься с ним на его чудесных рысаках, качаться на самых высоких качелях, петь песни или играть в куклы, не маленькие, а большие, которые сами умеют ходить и кланяться…» Вот в каком состоянии находилась голова
бедной невесты.
Встань,
бедный самозванец.
Не мнишь ли ты коленопреклоненьем,
Как
девочке доверчивой и слабой
Тщеславное мне сердце умилить?
Ошибся, друг: у ног своих видала
Я рыцарей и графов благородных;
Но их мольбы я хладно отвергала
Не для того, чтоб беглого монаха…
Я уже помню себя, хотя, впрочем, очень маленькою
девочкою, когда бабушка один раз прислала к нам звать maman со всеми детьми, чтобы мы приехали к
обедне, которую проездом с епископской кафедры на архиепископскую будет служить архиерей, этот самый брат дьяконицы Марьи Николаевны.
Наташа. А ты устала, милая,
бедная моя
девочка! (Целует Ирину.) Ложилась бы спать пораньше.
— Никого мне так не жаль, как нашу
бедную Лизу. Учится
девочка в консерватории, постоянно в хорошем обществе, а одета бог знает как. Такая шубка, что на улицу стыдно показаться. Будь она чья-нибудь другая, это бы еще ничего, но ведь все знают, что ее отец знаменитый профессор, тайный советник!
—
Бедные две
девочки, как тут приютились у нас на подъезде! — сказал я, представляясь в виде Язона мутным очам добродетельнейшей в мире чухонки Эрнестины Крестьяновны, исправлявшей в моей одинокой квартире должность кухарки и камердинера и называвшей, в силу многочисленности лежавших на ней обязанностей, свое единственное лицо собирательным именем: прислуги.
Поставила барыня
девочку на пол; подняла ей подольчик рубашечки, да и ну ее валять ладонью, — словно как и не свое дитя родное.
Бедная Маша только вертится да кричит: «Ай-ай! ай, больно! ой, мама! не буду, не буду».
— Мамочка, не гони Настю: она
бедная! — запросила
девочка и опять заплакала и обхватила ручонками Настю.
Рябинин лежал в совершенном беспамятстве до самого вечера. Наконец хозяйка-чухонка, вспомнив, что жилец сегодня не выходил из комнаты, догадалась войти к нему и, увидев
бедного юношу, разметавшегося в сильнейшем жару и бормотавшего всякую чепуху, испугалась, испустила какое-то восклицание на своем непонятном диалекте и послала
девочку за доктором. Доктор приехал, посмотрел, пощупал, послушал, помычал, присел к столу и, прописав рецепт, уехал, а Рябинин продолжал бредить и метаться.
Софья. Александр развращён тобой, Вера —
бедная, глупая
девочка…
Иван Михайлович.
Бедная моя
девочка. Что я с тобой наделал! Поедемте. Прощайте, сударь. Теперь я могу все сказать вам. Вы хотели жениться на состоянии. Любочку вы не любили и не уважали. Вам нужно было одно — деньги; вы их и взяли. И за то, что вам все дали и дали притом существо, которого вы ногтя не стоите, вы сделали ее несчастье и наплевали в лицо людям, которые ничего, кроме добра, вам не желали. Ничтожество и гордость! Я во всем виноват.
Так живет
бедная семья, страдая от неуместно поднятых и беззаконно разросшихся вопросов и требований
девочки.
Глуховцев. Оставь, Оль-Оль! Только бы до завтра как-нибудь протерпеть, а завтра мы все устроим.
Бедная ты моя
девочка, — ну и мать же у тебя! Но как же ты это допустила? Как можно вообще допустить, чтобы тебя, живого человека, продавали, как ветошку?
В селе Гаях, в его каменном, крытом железом, доме жила старуха мать, жена с двумя детьми (
девочка и мальчик), еще сирота племянник, немой пятнадцатилетний малый, и работник. Корней был два раза женат. Первая жена его была слабая, больная женщина и умерла без детей, и он, уже немолодым вдовцом, женился второй раз на здоровой, красивой девушке, дочери
бедной вдовы из соседней деревни. Дети были от второй жены.
Разумеется, и эта
девочка была такая же
бедная, но та, первая — была тихая и покорная, а эта, вторая — очень бойкая и, как увидим, слишком предприимчивая.
— Люда мне сказала, — начал он своим ласковым голосом, — про твое несчастье, Нина!
Бедный Смелый погиб в горах, но ты не горюй, моя
девочка. Лишь только залечим твою руку, ты сможешь взять любую лошадь из конюшни взамен погибшего друга!
— Не беспокойтесь, моя милая, я донесу вашу
бедную крошку, — кротко промолвила черная женщина и, охватив сильными руками
девочку, бодро понесла ее вверх по ступеням…
— Боже мой! Ты любящий Отец сирот, Ты приказавший приводить к себе детей, Божественный Спаситель, сохрани нам и спаси эту
девочку. Она рождена для беззаботного счастья… Она — красивое сочетание гармонии. Она — нежный Цветок, взлелеянный в теплице жизни. Спаси ее, господи! Одинокую,
бедную сиротку! Помилуй, сохрани ее нам!
Бедное дитя! Праздничный цветок, тянувшийся так беспечно к веселью и смеху. Ты сохранишь ее нам, Милосердный господь!
«
Бедная Нан! Как она некрасива! Немного радостей даст жизнь этой
девочке. И потом, этот характер! Ни приласкаться, ни поговорить не может! Холодная, черствая, замкнутая натура! Странно, что у меня, такой жизнерадостной и откровенно-ласковой со всеми, такая дочь?»
Уж полно, не сон ли снится ей, княгине, ужасный и мрачный сон! С тупой болью отчаяния она смотрит на исколотые иглой пальчики
девочки, на ее
бедный скромный приютский наряд, и слезы жалости и обиды за ребенка искрятся в черных огромных глазах княгини. А кругом них по-прежнему теснятся знакомые Софьи Петровны во главе с самой хозяйкой дома. Кое-кто уже просит Маро Георгиевну рассказать сложную повесть «девочки-барышни», попавшей в приют наравне с простыми детьми.
И мучительно, до боли захотелось
девочке прежней вола той жизни: потянуло в душную
бедную избу, захотелось услыхать неизменную воркотню бабушки Маремьяны. Почувствовать (куда ни шло) ее крепкие костлявые пальцы на замершем от боли ухе, услышать сердитое, шипенье раздосадованного голоса...
— Прощай, моя Наташа! Прощай, нарядная, веселая птичка, оставайся такою, какова ты есть, — со сладкой грустью говорила Елена Дмитриевна, прижимая к себе
девочку, — потому что быть иной ты не можешь, это не в твоих силах. Но сохраняя постоянную радость и успех в жизни, думай о тех, кто лишен этой радости, и в богатстве, в довольстве не забывай несчастных и
бедных, моя Наташа!
— У нее жар… Это бесспорно…
Бедное дитя! Павла Артемьевна, Фаина Михайловна, помогите мне поднять
девочку и отнести ее на кровать!
Приют!.. Там много девочек-сверстниц. Ее будут там любить, лелеять! Ведь она должна быть интересна для них. Они —
бедные, ничего не видавшие на своем веку крошки. Она же, Наташа, объездила полмира и может им многое рассказать… Ах, ей всегда так недоставало детского общества — Наташе! Она всегда росла и вращалась среди больших, а тут — дети, сверстницы, девочки-однолетки! Это куда приятнее и радостнее, нежели жить у чопорной генеральской племянницы.
— О, разве она знала! И если бы знала, могла ли допустить такую трагедию! Да, это целая трагедия!
Девочка, воспитанная богатою наследницею, попадает чуть ли не на положение прислуги.
Бедная, милая крошка! Что она только перенесла!
Что же касается Дуни,
девочка была, как говорится, на седьмом небе. Пройти в два года курс сельской учительницы ей, уже подготовленной первоначально обучением в приюте, и получить место в деревне, в селе, где-нибудь в глуши, среди любимых полей и лесного приволья — это ли была не радость, не счастье для нее,
бедной сиротки, настоящего деревенского дитяти!
После
обедни нас повели завтракать… Старшие, особенно шумно и нервно настроенные, не касались подаваемых им в «последний раз» казенных блюд. Обычную молитву перед завтраком они пропели дрожащими голосами. После завтрака весь институт, имея во главе начальство, опекунов, почетных попечителей, собрался в зале. Сюда же толпой хлынули родные, приехавшие за своими ненаглядными
девочками, отлученными от родного дома на целых семь лет, а иногда и больше.
— Неправда! — горячится
девочка, — мамаша добрая и не захочет мучить
бедную Тасю, a это все вы сами выдумали! Да, да, да! Сами, сами, сами! — И она готова расплакаться злыми, капризными слезами.
— Мама, мама, зачем ты отправила меня сюда? Здесь только мучают
бедную Тасю! — всхлипывая говорила
девочка, совершенно забывая о том, что она сама и была главной причиной всех своих несчастий.
«Почему он ласкает эту маленькую
девочку с ангельским личиком и злым сердечком? — мелькнуло у меня в мыслях. — Если б он знал, как смеется она заодно со всеми над
бедной чужестраночкой!»
«
Бедная маленькая
девочка! — невольно думалось мне, — прилетела ты, как птичка, из далеких стран, наверное, далеких, потому что здесь, на севере, нет ни таких иссиня-черных волос, ни таких черных вишенок-глаз.